Тема Победительниц в классике широка и многогранна.
Людей с древности волновал вопрос, что делать, если женщина воспылала страстью к равнодушному мужчине.
Для пылающих мужчин рецепты были. Добиваться любви, преследуя даму и даря ей (и ее служанке) подарки, предлагал Овидий в «Науке любви». Слагать поэмы и служить Даме — Петрарка в своей лирике и на личном примере. Лермонтовский Печорин украл Бэллу и окружил ее опекой и осадой, благодаря чему смог растопить ее сердце.
Женщина, которая взялась преследовать, одаривать, служить или захотела бы превратить мужчину в пленника, чтобы добиться его любви, приобретала трагикомичные черты.
Ни силой, ни опекой она не смогла бы добиться обладания им хотя бы физического.
За все про все она могла получить один лишь позор.
И в этом куда больше биологического, чем социального. Это случай, когда социальное лишь отражение биологической разницы.
Еврипид обошел тему с позором Федры, влюбившейся в своего пасынка Ипполита (сына Тесея от царицы амазонок).
Федра не добивалась Ипполита и не преследовала его, она пожаловалась кормилице на безумие, в которое ее вовлекла Афродита, рассказала о своей страсти к Ипполиту, которую сама она не собиралась открывать ему, а искала себе погибели.
Кормилица, пытаясь спасти Федру, призналась Ипполиту, в надежде, что юноша ответит Федре взаимностью и исцелит (близостью) от пагубной страсти.
Узнав о порочном желании мачехи, Ипполит пришел в такой гнев, что отругал сначала кормилицу, а потом высказал самой Федре презрение.
Это очень известный стих. Его любят смаковать феминистки:
О Зевс! Зачем ты создавал жену?
И это зло с его фальшивым блеском
Лучам небес позволил обливать?
Иль для того, чтоб род людской продолжить,
Ты обойтись без женщины не мог?
Иль из своих за медь и злато храмов
Иль серебро не мог бы сыновей
Ты продавать, чего который стоит,
Освободив жилища нам от жен?
Что жены зло, мне доказать не трудно.
Родной отец за дочерью, ее
Взлелеявши, чужому человеку
Приданое дает — освободи
Его от дочки только. Муж, конечно,
Отравленной украсив розой сад,
Ей восхищен бывает. Точно куклу
Иль алмаз фальшивый, он жену
Старается оправить подороже.
Но и мужей жена нищит, и только.
И хорошо, кому попалось в дом
Ничтожное творенье, чтоб ни злого,
Ни доброго придумать не могла.
Но умницы!.. Избави боже, если
В ней на вершок побольше, чем в других,
Ума, излишек этот Афродите
На пользу лишь — коварством станет он.
Напротив, та, которая природой
Обижена жена, по крайней мере,
На хитрости Киприды не пойдет
Приспешниц — вот от жен подальше надо.
Вы сторожить поставьте терема
Зверей, когда хотите, да не этих
Пособниц, зверь укусит, да не скажет,
А то хозяйка козни мастерит,
А нянюшка их по свету разносит…
(К хору, указывая на кормилицу.)
Не такова ль и эта тварь? Отца
Священное она дерзнула ложе
Мне, сыну, предлагать. Да после слов
Таких — иди к источнику и уши
Омой священной влагой. Если я
В себе заразу чувствую от звука,
От шума слов, так каково же сердцу
От грязи их? Но я благочестив,
И это вас теперь спасает, жены,
Поверьте, все бы ваши я открыл
Дела отцу, когда бы, как ребенок,
Сковать уста себе я клятвой не дал.
Простор теперь предоставляю вам,
Пока Тесея нет, и для признаний
Я не открою губ. Но вместе с ним
И я сюда вернусь — мне любопытно
Вас с госпожой увидеть, как царя
Вы будете встречать. Хотя образчик
Твоей, раба, я наглости видал.
(Бросив боковой взгляд на Федру.)
Так будьте же вы прокляты! Ни в веки
Я не скажу, что ненавидеть женщин
Сильнее невозможно, и меня
Пускай зовут хоть взбалмошным, покуда
Все те ж оне.
О смертные, иль жен
Исправьте нам, иль языку дозвольте
Их укорять, а сердцу проклинать.
Желая избежать позора, Федра повесилась в течение часа, перед смертью написав письмо, что Ипполит пытался изнасиловать ее.
Тесей прочитал письмо, проклял и изгнал сына, Ипполит погиб.
Важно заметить, что Афродита, наславшая безумие на Федру, хотела отомстить Ипполиту за то, что он не соблюдал ее культ, а чтил девственную Артемиду.
Во всех древних произведениях на эту тему есть противопоставление страсти и целомудрия.
Авторы чувствовали обязанность как-то оправдать холодность мужчин к обожающим их женщинам.
Вот как Ипполит в начале трагедии Еврипида (в переводе того же Анненского) обращается к Артемиде:
Прими венок, царица: в заповедном
Лугу, цветы срывая, для тебя
Я вил его… На этот луг не смеет
Гнать коз пастух, и не касался серп
Там нежных трав. Там только пчел весною
Кружится рой средь девственной травы.
Его росой поит сама Стыдливость.
И лишь тому, кто истинно стыдлив
Не хитростью, стыдлив душой свободной,
Срывать цветы там свежие дано:
Для слабых душ они не расцветают.
(Приближаясь к статуе и обнимая ее колена.)
Но, милая царица, для твоих
Волос златисто-белых их свивала
Среди людей безгрешная рука.
Один горжусь я даром — быть с тобою,
Дыханьем уст с тобой меняться звучным
И голосу внимать, лица не видя…
О, если бы, как начинаю путь
И обогнув мету, все быть с тобою…
Он любит эту богиню, неправда ли? В отличие от Киприды (Афродиты), статую которой он игнорирует.
А вот у Шекспира похожий сюжет приобретает немного иной ракурс.
В поэме «Венера и Адонис» сама богиня Венера (Афродита) становится Победительницей, воспылавшей страстью к юноше, преданному Диане (Артемиде).
Вся поэма состоит из двух эпизодов, в одном из которых Венера долго-долго умоляет Адониса отозваться на ее страсть, тщетно, а в другом узнает о его смерти на охоте и оплакивает его.
Адонис пал жертвой ревности Марса, бога войны, влюбленного в Венеру и обернувшегося вепрем.
Интересно увидеть, как сама богиня любви превращается в жалкое создание из-за неуважения границ пусть даже ничтожного смертного.
Мне нравится перевод П.А. Каншина, хотя он и не в рифму.
«»На одну её руку накинут повод рьяного коня, под другою нежный юноша, который краснеет и сердится в смутной досаде и совершенно нерасположенный к затее; она красна и раскалена, как пылающий уголь; он красен от стыда, но холоден желаньем.
Она быстро прикрепляет кованый повод к сухому суку (о, как любовь проворна!); конь уставлен, она старается теперь привязать и всадника: она толкает его назад как желала-бы сама бить толкнутой, и заставляет его уступить силе, если не вожделению.
Лишь только он упал, она лежит уже возле него; оба опираются на бедра и на локти; она любовно поглаживает его щеку, он хмурится и начинает браниться, но она скоро смыкает ему уста и произносить прерывистым, сладострастным говором: «Если ты будешь сердиться, уста твоя не разверзнутся никогда».
Он сгорает от целомудренного стыда, она старается погасить слезами девственный жар его ланит, потом, своим легким дыханием и вея своими золотистыми волосами, осушивает их снова. Он говорит, что она нескромна, осуждает её неприличие; дальнейшую речь она душит своим поцелуем.
Как отощавшая орлица, ожесточенная голодом, рвет клювом перья, кости и мясо, потрясая крыльями и торопливо пожирая все, пока не набьет себе зоб или не ускользнет её добыча, так лобзает она ему лоб, щеки, подбородок; покончит — и начинает снова»
Адонис упрямо отворачивается от поцелуев и говорит с ней грубо: «отстань», «отпусти мою руку, ты измяла ее», «не тронь меня», «солнце обжигает мое лицо», «дай мне удалиться».
Но ее это распаляет все больше и больше. Она то срамит его, то угрожает ему бесцельной, бесплодной жизнью, если он не познает любви, то упрекает его, то приводит в пример богов, которые умоляли ее о любви, как она умоляет его, обычного смертного.
В какой-то момент Адонис презрительно усмехается, Венера видит ямочки на его щеках и ее охватывает полнейшее безумие от любви.
Вот этот фрагмент в другом переводе (Курошевой).
Адонис усмехнулся, полн презренья,
Две чудных ямки подарив щекам;
Амур их создал, — в эти углубленья
Он лег бы, если б он убит был сам;
Заранее он знает непреложно:
Где жил Амур, быть мертвым невозможно.
Раскрылись, чтоб вместить ее любовь,
Две милых, дивных ямки на ланитах.
Безумной, ей ли обезуметь вновь?
Второй удар что значит для убитых?
Любви царица, ты любить должна
Улыбку, что презрения полна.
Что делать ей? Что ей сказать, постылой?
Слова иссякли, муки все растет;
Уходит время, прочь стремится милый,
Из рук ее он рвется, как из пут.
«О, сжалься! Приласкай!» — она взывает;
Но, вырвавшись, к коню он убегает.
Адонис хотел ускакать подальше от насильницы, однако богиня прислала его коню кобылицу и конь, сорвавшись с привязи, кинулся за той. Адонис не смог его поймать и вынужден был продолжить беседу с надоевшей Венерой, браня ее за то, что из-за нее он потерял коня и должен теперь искать его по лесу.
Венера продолжает приставать, Адонис отмахиваться от нее, убеждая ее, что все ее действия совершенно напрасны и не тронут его сердца.
В какой-то момент, предвосхищая приступ его гнева, Венера падает на землю и притворяется мертвой.
Адонису кажется, что она действительно потеряла сознание, он теребит ее щеки, пытается привести ее в чувство и, видя безжизненное тело, прибегает к последнему способу, целует ее в губы, чтобы проверить, не притворяется ли она. Венера тут же оживает и впивается ему в рот.
И дальше:
«»Прекрасная царица», вымолвил он, «если ты питаешь ко мне какую-либо любовь, то сообрази мою дикость с моим незрелым возрастом. Пока я не узнаю себя сам, не старайся меня узнавать; рыбак щадит неразвитую молодь; мягкая слива отпадает, зеленая держится крепко или, будучи сорвана преждевременно, оказывается кислой на вкус.
«Взгляни: мировой утешитель уже докончил на западе, усталой походкою, свой дневный долг; овцы воротились в загон, птицы в свои гнезда, и черные, как уголь, тучи, заслоняя небесный свет, велят нам разойтись, пожелав доброй ночи.
«Позволь-же мне сказать: Доброй ночи! и ты тоже скажи; если ты скажешь это, получишь поцелуй». «Доброй ночи!» отвечает она и прежде, нежели он произносит: «прощай!» ему предложен уже сладостный залог разлуки. Ея руки окружают его шею нежным объятием; оба они теперь как-бы сплотились, стоя лицом к лицу.
Пока он, задыхаясь, не освобождается и не отстраняет от неё ту божественную росу, те сладкие коралловые уста, драгоценный вкус которых познали её жаждущия губы, пересытившие себя ими и все-же страдающия жаждой. Он был отягчен избытком, она изнемогала от жажды (их губы пылали вместе), и оба они пали на землю.
Тогда её быстрое вожделение овладевает своею добычей, питается ею обжорливо и все не может насытиться; её уста побеждают, его уста повинуются, платя ту дань, которой требует оскорбительница, ястребиная похоть которой так высоко ценит свой захват, что старается изсушить вполне сокровище его губ.
Ощутив сладость добычи, она предается грабежу с слепой яростью; её лицо пылает, кровь кипит и необузданное желание вызывает в ней отчаянную смелость, которая подвергает забвению все, прогоняет благоразумие, уничтожает румянец стыда и сокрушает честь.
В жару, ослабев, измучась её неистовыми объятиями, подобно дикой птице, усмиренной долгим обучением, или быстроногой козе, утомленной преследованием, или своенравному ребенку, убаюканному няньчиньем, он повинуется, не сопротивляется более, когда она берет все, что может, хотя и не все, чего желает.»
Венера уже и одним только поцелуям рада.
Адонис надеется, что после вытянутого и выбитого поцелуя, она отстанет от него и отпустит его, но она не хочет отпускать, она требует еще, а когда он рвется уйти, просит обещать ей встретиться с ней завтра, а он говорит, что завтра идет с друзьями охотиться на вепря.
Услышав про вепря, Венера понимает, что завтра он погибнет от клыков. Она умоляет его не ходить на охоту или охотиться на зайцев и ланей, говорит ему об опасности, он не хочет слушать, она просит его дать ей на прощанье любви, он глух.
До этого он говорил с ней, в основном, коротко и грубо, а теперь произносит целую речь:
«Не зови этого любовью: любовь унеслась в небеса, с тех пор, как пышащее сладострастие захватило на земле её имя; под его простодушной личиной оно насыщается свежей красою, пятная ее позором; пыл этого тирана срамит ее и быстро губит, как гусеница нежную листву.
«Любовь радует, как солнечное сияние после дождя, а сладострастие действует, как буря после солнца. Нежная весна любви остается всегда свежею; зима сладострастия нагрянет прежде конца лета. Любовь не пресыщается, сладострастие мрет от обжорства; любовь — вся истина; сладострастие полно придуманной лжи.
«Я мог бы сказать более, но не смею. Текст стар, оратор слишком молод, — и потому я удалюсь с грустью; мое лицо полно стыдом, мое сердце досадой; мои уши, слушавшие твои распутные речи, горят теперь от своего проступка».
После этого, он вырывается из нежных объятий прекрасных рук, прижимавших его к груди, и бежит быстро домой через темную поляну, оставя влюбленную лежащею навзничь и огорченною глубоко. Подобно светлой звезде, падающей с неба, исчезает он в темноте из глаз Венеры.
Потом богиня теряет своего возлюбленного, убитого вепрем, хотя долго не верит, что Смерть посмела унести такого красивого юношу к себе, украв у нее.
Она оплакивает его.
В поэме сделан акцент на противостоянии любви пошлой, плотской (платоновской Пандемос) и любви возвышенной, духовной (Уранос), но интересно так же проследить, насколько глупой и слабой делает свою фигуру богиня, примеряя корону Победительницы, и какой силой и блеском наполняется фигура того, к кому она тщетно домогается, несмотря на то, что Венера упрекает его в холодности, глупости и слабости.
И обратите внимание, когда он говорит с ней сверху, это красиво и уместно, несмотря на то, что она богиня, а он смертный (но запрос ее и какого масштаба запрос), а когда она начинает назидать и отчитывать его, это багБаг – пограничный дефект, устойчивая форма специфического нарушения границ... Прочитать Училка и Штурман, несмотря на то, что кто она и кто он и т.д.
Про другие классические истории на эту тему расскажу потом тоже.
Но если у вас есть примеры, приводите, только, пожалуйста, из самой хорошей литературы.
И эти две истории Победительниц и их жертв тоже давайте обсудим. Как вам они?
Иллюстрация к посту — картина Рубенса «Венера и Адонис». Один из самых любимых мифологических сюжетов в классической живописи.
Рубенса я выбрала из-за фигурки Купидона, обнимающего бедро Адониса как настоящий захватчик. Символ безразличия к чужой воле и триумф детского хочу.
Комментарии
kosil_kosoj 16.07.19 21:38
При том, что Еврипид щадит Федру: страсть наслала злая ревнивая Афродита, притом болезненную, мучительную страсть; Ипполиту против её воли открывается кормилица, а Федра ищет смерти или зелья — мотив эгоистичности инфантильной любви остаётся. Федра оклеветала Ипполита и обрекла на страдания и позор Тесея, да и себя посмертно.
Когда корона падает, хочется разнести этот жестокий мир в клочья, но до мира не дотянутся, поэтому обида обрушивается на головы близких. Ни любви, ни благодарности не остаётся, ведь они не поспешили удовлетворить «хочу». Федра игнорирует связь чести близких, особенно рода, с собственной честью.
Оба автора преувеличено акцентируют чистоту и служение Артемиде, им как бы неловко допустить, что мужчина не хочет влюблённую женщину вообще, совсем. Проще сделать его фанатиком или жестоким.
evo_lutio 16.07.19 21:45
Про Федру верно.
Ужасный персонаж. Хотя таким образом она как раз пытается спасти свой род от позора, но позорит Тесея и Ипполита безвинно.
Про сложность отказа женщине — да, это табу.
Привилегированная каста.
У Ипполита есть довод, честь отца, этого хватит для гнева, и все равно + воинственное целомудрие.
А Адонис просто дал обет безбрачия.
Но это не имеет значения. Заметно, что будь иначе, отторжение могло бы возникнуть в результате насилия.
kosil_kosoj 16.07.19 21:55
Интересно, что в большинстве таких историй женщины — скучающие бездельницы при достойном муже, влюбляющиеся в молодого, способного ученика или помощника мужа. ОЗ их держится почти полностью на муже, но от праздности корона растёт и они готовы на предательство ради развлечения.
А Пенелопа 20 лет ждала мужа, занимаясь делом, противясь осаждающим её юношам.
plushki_est 17.07.19 01:07
Не уверена, если это хороший пример из современной литературы, где фигура героини утрачивает трагические черты, и становится практически только комичной — мадам Грицацуева и Остап Бендер.
evo_lutio 17.07.19 03:42
Ну это не современная, это классика конечно.
sova_i_globus 17.07.19 01:36
Богиня Иштар пыталась взять Гильгамеша в мужья. В отказе Гильгамеша перечислены образы плохих границ — дверь, через которую дует ветер, дворец с обвалившейся крышей, дырявые мехи, сандалия, жмущая ногу.
«На красоту Гильгамеша подняла очи государыня Иштар:
«Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,
Зрелость тела в дар подари мне!
Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою!
Приготовлю для тебя золотую колесницу,
С золотыми колесами, с янтарными рогами,
А впрягут в нее бури — могучих мулов.
Войди в наш дом в благоухании кедра!
Как входить ты в дом наш станешь,
И порог и престол да целуют твои ноги,
Да преклонят колени государи, цари и владыки,
Да несут тебе данью дар холмов и равнины,
Твои козы тройней, а овцы двойней да рожают,
Твой вьючный осел пусть догонит мула,
Твои кони в колеснице да будут горды в беге,
Под ярмом волы твои да не ведают равных!»
Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он государыне Иштар:
«Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены?
Я дам тебе платьев, елея для тела,
Я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу,
Накормлю тебя хлебом, достойным богини,
Вином напою, достойным царицы,
Твое жилище пышно украшу,
Твои амбары зерном засыплю,
Твои кумиры одену в одежды,—
Но в жены себе тебя не возьму я!
Ты — жаровня, что гаснет в холод,
Черная дверь, что не держит ветра и бури,
Дворец, обвалившийся на голову герою,
Слон, растоптавший свою попону,
Смола, которой обварен носильщик,
Мех, из которого облит носильщик,
Плита, не сдержавшая каменную стену,
Таран, предавший жителей во вражью землю,
Сандалия, жмущая ногу господина!
Какого супруга ты любила вечно,
Какую славу тебе возносят?
Давай перечислю, с кем ты блудила!
Супругу юности твоей, Думузи,
Из года в год ты судила рыданья.
Птичку-пастушка еще ты любила —
Ты его ударила, крылья сломала;
Он живет среди лесов и кричит: «Мои крылья!»
И льва ты любила, совершенного силой,—
Семь и семь ему ты вырыла ловушек.
И коня ты любила, славного в битве,—
Кнут, узду и плеть ты ему судила,
Семь поприщ скакать ты ему судила,
Мутное пить ты ему судила,
Его матери, Силили, ты судила рыданья.
И еще ты любила пастуха-козопаса,
Что тебе постоянно носил зольные хлебцы,
Каждый день сосунков тебе резал;
Ты его ударила, превратила в волка,—
Гоняют его свод же подпаски,
И собаки его за ляжки кусают.
Ишуллану, садовника отца, ты любила.
Что тебе постоянно носил фиников гроздья,
Каждый день тебе стол украшая,—
Подняла ты очи, к нему подошла ты:
«О мой Ишуллану, твоей зрелости вкусим,
И, рукою обнажась, коснись нашего лона!»
Ишуллану тебе отвечает:
«Чего ты от меня пожелала?
Чего мать не пекла моя, того не едал я,—
Как же буду есть хлеб прегрешенья и скверны?
Будет ли рогожа мне от стужи укрытьем?»
Ты же, услышав эти речи,
Ты его ударила, в паука превратила,
Поселила его среди тяжкой работы,—
Из паутины не вылезть, не спуститься на пол.
И со мной, полюбив, ты так же поступишь!»»
evo_lutio 17.07.19 03:37
При чем тут плохие границы?
Нет, он совсем другое перечисляете.
У богов не бывает плохих границ. Совсем в другом дело.
evo_lutio 17.07.19 03:56
Но пример очень хороший.
Опять сюжет домогающейся к герою богини, только намного старше эпос, чем миф об Адонисе.
matsea 17.07.19 03:00
Библейский пример — Иосиф и жена его хозяина Потифара. У Томаса Манна в Иосифе и его боатьях этот история очень красиво описана. Там Иосиф тоже вроде как держится за свое целомудрие, ну и за верность хозяину. В общем, у него есть оправдание. При всем при том, очевидно, что он ее не хочет. И концовка похожа на Федру, только Мут Эм Энет вешаться не стала. Иосиф был не сыном, а слугой, так что его слово против хозяйкиного не котировалось, и он оказался в темнице ни за грош. Так и не согласившись ее трахнуть. А она его три года соблазняла, и ему абсолютно некуда было деваться — он был рабом.
Похоже, прямое предложение от женщины в отсутствие мужской инициативы и желания создает тупиковую ситуацию: мужик говорит нет, и это нет — лучше в темницу. А она не может простить отказ.
evo_lutio 17.07.19 03:41
Да, для неё это позор (а для мужчины которому отказали — нет)
И для неё это тупик (не взять его никак в жены).
На активную роль в сексе опирается мужская инициатива и на возможность опекать и одаривать женщину материально без утраты обеими сторонами самоуважения.
Женщина ни изнасиловать мужчину не может, ни купить без позора.
romashka43 17.07.19 04:08
У Толстого в «Войне и мире» линия Бориса Друбецкого и Жюли Карагиной, там она не бегает за ним, она богата и хочет любви и замуж, а он беден. Интересно, как описывают чувства Бориса, его отвращение к ней.
«но какое-то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса».
«Жюли видела нерешительность Бориса, и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви». и как здесь Толстой корону назвал — «самообольщение».
«Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами, приехал сюда. Напротив… — Он взглянул на нее, чтоб увериться, можно ли продолжать. Все раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее, — подумал Борис. — А дело начато и должно быть сделано!»
И про ее жадность здесь:
«Лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством, но она заставила Бориса сказать ей все, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого, и она получила то, что требовала».
romashka43 17.07.19 04:12
и про присвоение чужого: «Борис не мог произнести решительного слова; несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов». Присвоил чужое и жалко отказаться.
evo_lutio 17.07.19 05:17
Да, самообольщение, точно.
shamanova 17.07.19 04:40
Калипсо держала Одиссея на своем острове семь лет, надеясь, что он полюбит ее, готова была одарить его бессмертием. Он же не мог забыть свой дом и рвался туда. Вскоре про него вспомнили боги и послали к Калипсо Гермеса с приказом отпустить Одиссея.
Так он ответил. Калипсо, богиня богинь, ужаснулась
И со словами к нему окрыленными так обратилась:
«Как вы жестоки, о боги, как завистью всех превзошли вы!
Вы допускать не хотите, чтоб ложем законным богини
Соединялись с мужами, чтоб женами им они были.
Так розоперстая Эос себе избрала Ориона.
Гнали его вы, живущие легкою жизнию боги,
Гнали, пока златотронной и чистою он Артемидой
Нежной стрелою внезапно в Ортигии не был застрелен.
Так с Язионом Деметра на трижды распаханной нови
Соединилась любовью и ложем, послушавшись сердца.
Очень недолго об этом в неведеньи Зевс оставался.
Молнией он Язиона убил ослепительно белой.
Так же и мне не даете вы, боги, остаться со смертным.
Я его в море спасла, когда одиноко сидел он
На опрокинутом киле. Корабль его молнией белой
Надвое Зевс расколол посреди винно-чермного моря.
Все остальные его товарищи в море погибли,
А самого его ветер и волны сюда вот пригнали.
Я любила его и кормила, надеялась твердо
Сделать бессмертным его и бесстаростным в вечные веки.
Так как, однако, нельзя повеленье великого Зевса
Богу другому нарушить иль им пренебречь, то пускай же,
Раз того требует этот, — пускай в беспокойное море
Едет. Но спутников дать ему никаких не могу я:
Нет у меня многовеслых судов и товарищей верных,
Кто б его мог отвезти по хребту широчайшему моря.
Что ж до советов, охотно я дам их ему и не скрою,
Как ему невредимым вернуться в отцовскую землю».
Несмотря на желание быть с Одиссеем, Калипсо не может ослушаться Зевса:
Нимфа-владычица, только Зевесов приказ услыхала,
Тотчас направила шаг к Одиссею, отважному духом.
Он на обрыве над морем сидел, и из глаз непрерывно
Слезы лилися. В печали по родине капля за каплей
Сладкая жизнь уходила. Уж нимфа не нравилась больше.
Ночи, однако, в постели он с ней проводил поневоле
В гроте глубоком ее, — нежелавший с желавшею страстно.
Все же дни напролет на скалах и у моря сидел он,
Стонами дух свой терзая, слезами и горькой печалью.
В даль беспокойного моря глядел он, и слезы лилися.
Она говорит, что отпускает его, велит сколотить плот, на котором он сможет добраться до дома, но напоследок уточняет, не хочет ли он все же остаться с ней, ведь она никак не уступает его жене, да и путь его будет опасен:
Нимфа, свет меж богинь, начала говорить Одиссею:
«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!
Значит, теперь же, сейчас, ты желаешь домой воротиться
В землю родную… Ну, что ж! Пусть боги пошлют тебе радость!
Если бы сердцем, однако, ты ведал, какие напасти
До возвращенья домой перенесть суждено тебе роком,
Здесь бы вместе со мною ты в этом жилище остался,
Стал бы бессмертным! Но рвешься ты духом в родимую землю,
Чтобы супругу увидеть, по ней ты все время тоскуешь.
Право, могу похвалиться, — нисколько ни видом, ни ростом
Не уступлю я супруге твоей. Да и можно ль с богиней
Меряться женщине смертной земною своей красотою?»
Одиссей же ей отвечает, что Пенелопа, конечно, будучи смертной, не в силах сравниться с богиней, но
Все ж и при этом желаю и рвусь я все дни непрерывно
Снова вернуться домой и день возвращенья увидеть.
И уже после этого, испробовав все, Калипсо вручает ему топор, которым он может нарубить дерево для плота, и отпускает домой, послав ему попутный ветер.
evo_lutio 17.07.19 05:19
Да, Одиссей и Калипсо — самый известный пример.
Восходит к той же традиции.
ramziya 17.07.19 05:03
«Федра не добивалась Ипполита и не преследовала его, она пожаловалась кормилице на безумие, в которое ее вовлекла Афродита, рассказала о своей страсти к Ипполиту, которую сама она не собиралась открывать ему, а искала себе погибели.
Кормилица, пытаясь спасти Федру, призналась Ипполиту, в надежде, что юноша ответит Федре взаимностью и исцелит (близостью) от пагубной страсти. «
Федра не собиралась открываться Ипполиту, но вывалила свое решето кормилице. А подружка-кукушка кормилица полезла не в свое дело и рассказала Ипполиту.
Держи Федра при себе свое решето и отвлекаясь на полезные дела, не было бы такого позора.
appleapril 17.07.19 05:54
Наверное, «Унесённые ветром» не самая лучшая литература, но любовная фабула строится вокруг короны победительницы Скарлетт, которая годами безуспешно гоняется за Эшли онегиным-магнолией, который слишком вежливый южный джентельмен, чтобы отказать ей напрямую, а она уже не леди, как метко сказал ей в момент знакомства печорин Ретт
evo_lutio 17.07.19 08:38
Только не эта книга.
Ещё бы вспомнили про Анжелику.
Все эти книги для кормления женских корон.
Как и большинство чисто женских романов.
meandr8 17.07.19 05:56
В «Унесенных ветром» Скарлетт О’Хара пытается завоевать Эшли Уилкса, уже когда он выбрал жениться на Мелани. Когда в итоге она понимает что любит Ретта, то не слышит его слов что «даже самая бессмертная любовь может износиться». В конце романа ее корона Победительницы то падает, то она снова ее надевает и уезжает в Тару с мыслью что завтра она соберется с силами и подумает как вернуть Ретта.
evo_lutio 17.07.19 08:41
Какую ещё макулатуру читали?
Про маминых конфеток, у которых все получилось.
«Я подумаю об этом завтра» — когда корона сделает бамс.
my_transform 17.07.19 07:12
В Двенадцатой ночи Шекспира Оливия влюбляется в переодетую юношей Виолу и пытается игнорировать тот факт, что Виола к ней приходит лишь как посланник от Орсино, и вообще игнорирует все слова о любви Орсино, все время переводит разговор на себя, спрашивает, что Виола думает о ней и т.д..
Когда бьют часы, у Оливии вроде бы падает корона, но она все равно уверена, что Виола ее не хочет лишь из-за молодости и наивности, а не потому что вообще ее кто-то может не хотеть. И все равно в конце сцены она просит Виолу еще прийти.
Виола
Мадам, я к вам пришел, чтоб вашу нежность
Вы обратили на него.
Оливия
Прошу,
Не говорите больше мне о нем.
Но если есть какое-то другое
Ходатайство, оно мне прозвучит
Музыкой сфер.
Виола
О, дорогая леди…
Оливия
Простите, я скажу. Когда недавно
Вы здесь выказывали обаянье,
Я вслед кольцо послала. Тем унизить
Могла себя, слугу, возможно — вас.
Поступок мой достоин осужденья,
Когда с таким обдуманным коварством
Я навязала вам чужую вещь.
Что вы могли подумать? Пригвоздить
И столбу суровейших предположений
Могли вы репутацию мою.
Довольно, чтоб понять: прикрыто сердце
Мое не плотью, а прозрачной тканью.
Что вы ответите?
Виола
Что мне вас жаль.
Оливия
Но это шаг к любви.
Виола
Ни на йоту,
Ведь и врагов порой жалеем мы.
Оливия
Ну что ж, настало время улыбнуться.
Как бедные бывают щепетильны!
Да, если суждено быть чьей-то жертвой,
То уж достойней жертвой льва, чем волка.
Бьют часы.
Часы напоминают, что напрасно
Теряю время. Юноша, не бойтесь.
Вы не нужны мне. Впрочем, кое-кто
Приобретет хорошенького мужа,
Когда дозреют возраст ваш и ум.
Держите путь на запад.
Виола
«Эй, на запад!»
Приятного расположенья духа!
Есть что-нибудь для герцога у вас?
Оливия
Постой!
Скажи, что ты подумал обо мне?
Виола
Что вы себя считаете не тем,
Что есть на самом деле.
camille111 17.07.19 07:55
«Пока я не узнаю себя сам, не старайся меня узнавать; рыбак щадит неразвитую молодь; мягкая слива отпадает, зеленая держится крепко или, будучи сорвана преждевременно, оказывается кислой на вкус.»
В этом красивом примере Адонис показывает неуместность Венеры, свою неготовность и нежелание. Обратную связь, в которой нет никакой взаимности.
Рыбак терпелив, даже видя взаимность не станет срывать недоспелый плод. Подождет пока он созреет, дорастит свою СЗ.
Но под такой большой короной победительницы едва ли можно поверить, что недозревшая слива окажется кислой на вкус. Вернее, вообще отсутствует какое-то видение степеней зрелости – желания другого, только свое «хочу».
Впервые опубликовано — evo-lutio